|
|||
Вы находитесь: Главная :: Полезное,женское чтиво. :: В.Токарева.УЖ КАК ПАЛ ТУМАН... | |||
Челку поправь! - приказала Ирка. - Как? - виновато поинтересовалась Наташа. - Как, как, господи! - расстроилась Ирка, вытерла руки о фартучек и задвигалась вокруг Наташи. Двигалась она легко, прикосновения у нее были легкие, и пахло от нее французскими духами. Ирка обладала тем типом внешности, о котором говорят: "Ничего особенного, но что-то есть". У Ирки было все: она работала в Москонцерте, в нее были влюблены все чтецы и певцы, ездила за границу - то за одну, то за другую. Собиралась замуж - у нее было наготове три или четыре жениха. Наташа обладала тем типом внешности, о котором говорят: "Вроде все хорошо, но чего-то не хватает". То, что все хорошо, - считала Наташина мама и еще несколько доброжелательных людей, остальная часть человечества придерживалась мнения, что чего-то не хватает. Со временем доброжелательные люди примкнули к остальной части человечества, верной осталась только мама. Она говорила: "У тебя, Наташа, замечательные волосы, к тебе просто надо привыкнуть". - Сиди прямо! - приказала Ирка. Она вышла из кухни, потом вернулась с французскими духами. Ирка не жалела для Наташи ни духов, ни одного из своих женихов, но это никогда ничем не кончалось. Певцы пели песни советских композиторов, чтецы читали: "Жизнь моя, иль ты приснилась мне?.." Фокусники показывали фокусы со спичками. Не веря больше в эстрадный жанр, Ирка раздобыла где-то настоящего мужчину, который плавал в Бабельмандебском проливе и ходил с ружьем на медведя. - Щас я тебя пофурыкаю, - предупредила Ирка. - Не надо... - Понимала бы, - Ирка заскакала вокруг Наташи, опрыскивая ее из пульверизатора. - Не надо, - Наташе жаль было духов, которые назывались "Chat noir", что в переводе означает: "Черная кошка". - Все равно ничего не получится. - Неизвестно, - возразила Ирка. - Он строил ГЭС, не помню какую, в труднейших условиях. Строитель лучшей жизни. Про таких Пахмутова песни пишет, а он к нам живой придет. - Может, не придет? - с надеждой спросила Наташа. В это время позвонили в дверь. Наташа вздрогнула и посмотрела на Ирку, Ирка - на Наташу, выражение лиц у обеих на мгновение стало бессмысленным. Потом Ирка метнулась в прихожую, и оттуда послышались голоса. Наташа сидела ни низкой табуретке посреди кухни и не знала, что делать. Она окончила консерваторию, умела петь с листа и писать с голоса, могла услышать любой самый низкий звук в любом аккорде. А здесь, на Иркиной кухне, она чувствовала, что это никому не надо и она не в состоянии поменять все то, что она может, на то, чего не может. Наконец отворилась дверь, и вошел настоящий мужчина, строитель лучшей жизни. Наташа успела заметить, что рубашка у него белая и некрахмальная, лежит мягко... Волосы русые, растут просто, а лицо неподвижно, будто замерзло, и на нем замерзло обиженное выражение. - Знакомьтесь, - сказала Ирка. - Толя, - строитель протянул руку. - Наташа, - она пожала его жесткие пальцы и посмотрела на Ирку. - Садитесь, - непринужденно руководила Ирка. Толя сел и прочно замолчал. Иногда он поднимал глаза на стену, а со стены переводил на потолок. - Скажите, - начала Ирка, - вы действительно плавали в Бабельмандебском проливе? - Ну, плавал, - не сразу ответил Толя. - А как, как, как? - обрадовалась Ирка. Толя очень долго молчал, потом сказал: - В скафандре. - А зачем? - тихо удивилась Наташа. - А надо было... - недовольно сказал Толя. - И на медведя ходили? - Ирка не давала беседе обмелеть. - Ну, ходил... - А как вы ходили? Ирке надо было подтвердить, что в ее доме настоящий мужчина. - С ружьем, - сказал Толя. - Страшно было? - тихо поинтересовалась Наташа. - Не помню. Я давно ходил. Ирка тем временем подала кофе. - Я коньяк принес, - сказал строитель, - на лестнице поставил. - Почему на лестнице? - Ирка подняла брови. - Не знаю, - сказал строитель, и Наташа поняла, что он постеснялся. Ирка вышла на лестничную площадку и увидела возле своей двери бутылку. - Могли стащить, - объяснила она, вернувшись. - Ага... - беспечно сказал строитель. - А вы есть хотите? - тихо спросила Наташа. - Ужас! - сказал Толя, и всем стало весело. Когда половина бутылки была выпита. Толя первый раз посмотрел на Наташу и сказал: - Вчера попал в одну компанию, там такая девочка была... И парень с ней в кожаных штанах. Вам бы он не понравился. - Почему? - спросила Наташа. - Потому, что вы серьезная. "Как раз понравился бы", - подумала Наташа, но ничего не сказала. - Ну, ну... - Ирка обрадовалась, что Толя заговорил. - Он пижонить начал, говорит: в каждом человеке девяносто процентов этого... Ну, сами понимаете. - Чего? - не поняла Ирка. - Дерьма. А я ему говорю: "Ты не распространяй свое содержание на других". Толя замолчал. Наташа поняла, что он обижен и переживает. - Не обращайте внимания, - сказала она. - Да вообще-то, конечно, - согласился Толя. - Вы где живете? - Нигде. - Как это "нигде"? - Очень просто. Плаваю - и все. - А дом-то у вас есть? - Был, а теперь нет. Давайте выпьем. Все подняли рюмки. - Жена сказала: "Надоел ты мне". Я и ушел. - Жалко было? - спросила Ирка. - Чего? - Жену. - Жалко. - Толя прищурился. - До слез жалко. Однажды ночью просыпаюсь и плачу. Слезы текут, ничего поделать не могу. Думаю: господи, да я ли это... Все замолчали, думая о своей жизни, и только Ирка не умела думать о себе. - Неужели никак нельзя было? - она посмотрела на Толю. - Наверное, нельзя. Я без жены еще как-то проживу. А без своей работы - нет. - Понятно, - сказала Наташа. Ей это было понятно. Ирка включила приемник. Заиграл симфонический оркестр. У Толи глаза были голубые, а волосы русые. За его спиной висела занавеска, а за занавеской лежал город - далеко, во все стороны. А после города кончались дороги и начинались поля и деревни, потом другие города. Наташа вдруг кожей ощутила это все: расстояние и бесконечность. - Так-то ничего бы, - сказал Толя, - плохо только, писем нет. Когда на корабль письма приходят, как будто веревка от земли протягивается. Не утонешь, ни фига с тобой не сделается. А когда писем нет... - Хотите я вам напишу? - предложила Наташа. Толя промолчал. Ему не нужны были Наташины письма. Вот если бы написала жена или в крайнем случае девочка - приятельница парня в кожаных штанах. Толя многое умел: ходить на медведя, опуститься на дно в скафандре. Он умел интересно жить, но не умел интересно рассказать об этом. И не в силах был поменять то, что он может, на то, чего не может. - Ничего, - сказала Ирка, - все будет хорошо. Ей хотелось, чтобы у всех было все хорошо. Соседская девочка собиралась в детский сад. Она вытаскивала на середину комнаты все свои игрушки и разговаривала с ними. Слов было не разобрать, но звук голоса и интонации доносились четко. Дом был блочный, слышимость хорошая. Наташа лежала с открытыми глазами, слушала девочку и думала о себе. О том, как три года назад Игорь сделал предложение, она согласилась в ту же секунду, потому что Игорь был не халтурщик - они много бы переделали в жизни хороших дел. А на другой день он позвонил, извинился и сказал, что передумал. - Не сердишься? - спросил он. - Да ну, что ты... - сказала Наташа. - Конечно, нет... Говорят: война... А бывает, что и в нормальной жизни, среди гостей и веселья, все может кончиться одним телефонным звонком. - Сни-ми-и! - кричала сверху девочка. Ей что-то надевали, а она протестовала. В комнату из кухни вошла Наташина мама. Она работала медсестрой в больнице, любила тяжелобольных и презирала тех, кто болел несерьезно. Она любила людей, которым была необходима. Мать послушала, как кричит сверху девочка, и сказала: - Господи, всю нервную систему ребенку расшатали... - Если бы у нее была своя внучка, она ни за что не шатала бы ее систему, а жила только ее интересами. - Мам, - сказала Наташа, - хочешь я ребенка рожу? - От кого? - От меня. - Идиотка! - сказала мать. - Ну что ты ругаешься, я же только спрашиваю. Зазвонил будильник, отпирая новый день. Училище размещалось в старом особняке. Раньше в этом особняке жил обедневший дворянин. Комнаты были тесные, лестница косая. Наташа любила эти комнаты и лестницу, коричневую дверь с тугой и ржавой пружиной, тесноту и пестроту звуков. В самой большой комнате, которую дворянин прежде называл "залой", а теперь все звали "залом", занимался хор. Здесь все как обычно: та же декорация, сорок стульев, рояль. Те же персонажи - 40 студентов, концертмейстер Петя. Концертмейстер - профессия не видная. Например, по радио объявляют: "Исполняет Лемешев, аккомпанирует Берта Козель". Лемешева знают все, а Берту Козель не знает никто, хотя объявляют их вместе. В консерватории Петя учился тремя курсами старше, его звали "членистоногий". Было впечатление, что у Пети на каждой руке по два локтя и на каждой ноге по два колена и что он весь может сложиться как складной метр. Сразу после звонка отворяется дверь и появляется следующее действующее лицо - декан Клавдия Ивановна, за глаза - "та штучка". Она окончила университет, к музыке никакого отношения не имеет, не может отличить басового ключа от скрипичного. Осуществляет общее руководство. Принцип ее руководства состоит в том, что раз или два раза в год она выгоняет какого-нибудь отстающего и неуспевающего. Раз или два раза в год под косой лестницей бьется обалдевшая от рыданий жертва, а вокруг тесным кольцом в скорбном и напряженном молчании стоят друзья-однокурсники, и каждый предчувствует на этом месте себя. Сейчас "та штучка" вошла и села возле дверей на свободный стул. Студенты и студентки выпрямили позвоночники, как солдаты на смотру. Наташа не обернулась. Пусть декан беспокоится, и царственно откидывает голову, и изобретает принципы. А она - дирижер. Ей нужны только руки, чтобы было чем махать, и хор, чтобы было кому махать. И хорошая песня - больше ничего. А посторонние в зале не мешают. К посторонним, равно как и к публике, дирижер стоит спиной. - "Эх, уж как пал туман", - сказала Наташа и движением руки подняла хор. Она внимательно смотрит на первые сопрано, потом на вторые. Идет от одного лица к другому. Это называется - собрать внимание. Но Наташа ничьего внимания не собирает. Слушает сосредоточенно: ждет, когда задрожит в груди поющая точка. Потом эта точка вспыхивает и заливает все, что есть за ребрами, - сердце и легкие. И когда сердце сокращается, то вместе с кровью посылает по телу вдохновение. Наташа до самых кончиков пальцев наполняется им, и становится безразличным все, что не имеет отношения к песне. Наташа качнула в воздухе кистью, давая дыхание. Петя поставил первый аккорд. Сопрано послушали и вдохнули, широко и светло запели: Эх, уж как пал туман на поле чистое-э... Она потянула звук, выкинув вперед руку, будто держа что-то тяжелое в развернутой ладони. Потом обернулась к альтам. ...Да позакрыл туман дороги дальние... - влились альты. Они влились точно и роскошно, именно так они должны были вступить. Наташа каждой клеточкой чувствовала многоголосье. Ничего не надо было поправлять. Она опустила руки, не вмешиваясь, не управляя, давая возможность послушать самих себя. Все пели и смотрели на Наташу. Лицо ее было приподнято и прекрасно, и это выражение ложилось на лица всех, кто пел. ...Эх, я куда-куда-а пойду, Где дорожку я широкую-у найду-у, где... В следующую фразу должны вступить басы и вступить на "фа". Это "фа" было в другой тональности и шло неподготовленным. Если басы не попадут - песня поломается. Наташа оглядывается на Петю, на мгновение видит и как-то очень остро запоминает его резкое, стремительное выражение лица и сильные глаза. Петя чуть громче, чем надо, дает октаву в басах, чтобы басы послушали "фа" и почувствовали его в себе. Наташа сбросила звук. Хор замер и перестал дышать. Она делала все, что хотела, и хор выполнял все, что она приказывала: могли бы задохнуться и умереть. Она держала 40 разных людей на кончиках вздрагивающих пальцев, и в этот момент становилась понятна ее власть над людьми. В последнюю четверть секунды качнула локтями, давая дыхание, и все вздохнули полной грудью. Басы точно встали на "фа", отдали его в общий аккорд - самый низкий, самый неслышный, но самый определяющий тон. ...Где доро-ожку най-ду-у... В конце все собираются в унисон, подтягивают, выравнивают последний звук до тех пор, пока не создается впечатление, будто он рожден одним только человеком. Наташа подняла два пальца, как для благословения, и слушает, и впечатление, будто забыла - зачем стоит. Потом медленным жестом подвигает палец к губам. Звук тает, тает... сейчас совсем рассеется, осядет на потолок и на подоконник. Но Наташины пальцы ждут, и губы ждут, и глаза - попробуй ослушаться. И все подаются вперед и держат, держат звук до тех пор, пока это не становится невозможным. Тогда Наташа едва заметным движением зачеркивает что-то в воздухе и опускает руку. Песня кончилась. Проходит некоторое время, прежде чем всем становится это ясно. Урок окончился, и все разошлись. Петя засовывал в портфель ноты. Ноты не умещались. Наташа подошла к окну и распахнула его настежь. На улице снег поблескивал, как нафталин. Он лежал на крышах совсем белый и был по тону светлее, чем небо. Хорошо было стоять и немножко мерзнуть и возвращаться откуда-то издалека. Смотреть на снег, черные на белом фигурки людей, ощущать бесконечность. Далеко-далеко висит звезда, а под ней висит Земля, а на Земле бывший особняк обедневшего дворянина. А на втором этаже, в трех метрах над людьми, стоит Наташа. Песня получилась, значит, полгода прошли недаром и сегодняшний день не пропал. А впереди следующая песня, которая будет лучше этой, а за ней другая. И это - ее! Здесь она ни от кого не зависит. Никто не может ни вмешаться, ни помешать. "Проживу! - подумала Наташа. - Ничего, проживу!" По улице быстро прошли два подростка. Они шли, одинаково сунув руки в карманы. А Петя за спиной все никак не мог уложить ноты, наступал на портфель коленкой. Наташа подошла, отобрала портфель и разложила: партитуры вдоль, а сборники - поперек. Потом легко закрыла портфель и протянула Пете. Петя озадаченно посмотрел на портфель, потом на Наташу. Он смотрел долго и вдруг удивился: - Слушай, а у тебя потрясающие волосы. Ты это знаешь? - Конечно, - сказала Наташа. - Ко мне просто надо привыкнуть... | |||
|
WOL.BZ - Бесплатный хостинг, создание сайтов |